В детстве я очень любила кофе. Кофе из большой кружки с синими листьями снаружи. А внутри - со сливками и сахаром. И обязательно вовремя выклянченной, пока взрослые не посмотрели в окно, потом на часы, и не сказали, что детям на ночь нельзя. И вот однажды мама уложила меня спать, а сама, вместо того, чтобы сидеть в комнате и читать, завесив торшер с одной стороны душистым платком, болтала на кухне с поздним гостем. Я бесилась от ревности, злорадно представляя, как было бы здорово, если б их прямо с кухни похитили инопланетяне. Как будто я встаю, выхожу на кухню, но там только ветер, непонятные подтёки на стенах (как в "Паруснике", ага, это мой любимый эпизод) и распахнутое в осеннюю ночь окно с вырванным шпингалетом. Когда видение, наконец, торкнуло меня почти до слез, я встала, поправила пижамку, и по нашему очень длинному и темному коридору двинула на свет. В кухне действительно было пусто, хоть и при закрытом окне и одуряющем запахе свежесмолотого кофе. Наверное, ушли курить на балкон в дедушкин кабинет. И при этом специально для меня оставили на столе кофе. В отвратительной маленькой чашечке из рижского кофейного сервиза, который пару месяцев назад переслали маме в подарок с какой-то оказией.
Помню, оказия эта позвонила нам на ночь глядя, и мама ей так обрадовалась, что сразу все бросила и собралась ехать за сервизом. А с мамой, на свою голову, увязалась и я. И мы долго ехали, с пересадками, через пол-Москвы в чужой и некрасивый район, в огромный черный дом со страшным лифтом в клетке. Там, учитывая мою лифтофобию, мама на высоченных шпильках безропотно потащилась со мной пешком на шестой этаж. И был бесконечно долгий подъем по блестящим скользким ступенькам с маминым осторожным цоканьем и моим постоянным страхом, что чудище, рано или поздно, лязгнет и поедет в своей клетке, а навстречу ему также неотвратимо будет ехать плоский и скрипучий противовес. Сервиз, разумеется, меня абсолютно не впечатлил, а обратной дороги я и вовсе не запомнила, наверное, мама сжалилась и взяла такси.
Так вот, вдохнув на кухне ароматного кофейного пара, долго не раздумывая, я вскарабкалась на свое любимое место в углу, где для меня был подложен толстый том БСЭ, пододвинула к себе чашечку и с кайфом отхлебнула. Это был шок. Не знаю, какой - культурный, эстетический, моральный... но сбежались все - бабушка, дедушка, мамин гость, забывший от ужаса, зачем приходил, мама с огромными лунными глазами. Потом они, конечно, смеялись, так и не осознав глубины моего потрясения вселенской несправедливостью. А я до сих пор злюсь, когда вспоминаю.
Помню, оказия эта позвонила нам на ночь глядя, и мама ей так обрадовалась, что сразу все бросила и собралась ехать за сервизом. А с мамой, на свою голову, увязалась и я. И мы долго ехали, с пересадками, через пол-Москвы в чужой и некрасивый район, в огромный черный дом со страшным лифтом в клетке. Там, учитывая мою лифтофобию, мама на высоченных шпильках безропотно потащилась со мной пешком на шестой этаж. И был бесконечно долгий подъем по блестящим скользким ступенькам с маминым осторожным цоканьем и моим постоянным страхом, что чудище, рано или поздно, лязгнет и поедет в своей клетке, а навстречу ему также неотвратимо будет ехать плоский и скрипучий противовес. Сервиз, разумеется, меня абсолютно не впечатлил, а обратной дороги я и вовсе не запомнила, наверное, мама сжалилась и взяла такси.
Так вот, вдохнув на кухне ароматного кофейного пара, долго не раздумывая, я вскарабкалась на свое любимое место в углу, где для меня был подложен толстый том БСЭ, пододвинула к себе чашечку и с кайфом отхлебнула. Это был шок. Не знаю, какой - культурный, эстетический, моральный... но сбежались все - бабушка, дедушка, мамин гость, забывший от ужаса, зачем приходил, мама с огромными лунными глазами. Потом они, конечно, смеялись, так и не осознав глубины моего потрясения вселенской несправедливостью. А я до сих пор злюсь, когда вспоминаю.
метки: